Мифы народов мира

 

 

СХXVIII

 

                        Роланд сказал: «Возьму я Олифан[79 - Олифан – «Слоновая Кость», название Роландова рога.]

                        И затрублю, чтоб нас услышал Карл.

                        Ручаюсь вам, он повернет войска».

                        Граф Оливье ответил: «Нет, собрат.

                        Вы род наш осрамите навсегда.

                        Не смыть вовек нам этого пятна.

                        Не вняли вы, когда я к вам взывал,

                        А ныне поздно нам на помощь звать.

                        Бесчестьем было б затрубить сейчас

                        – Ведь руки вплоть до плеч в крови у вас».

                        «То вражья кровь!» – воскликнул граф Роланд.

 

 

 

СХXIX

 

                        Промолвил граф Роланд: «Ужасна сеча!

                        Я затрублю, и Карл сюда поспеет».

                        Ответил Оливье: «То нам не к чести.

                        Я к вам взывал, но внять вы не хотели.

                        Будь здесь король, мы гибели б избегли,

                        Но тех, кто с Карлом, упрекнуть нам не в чем.

                        Собрат, клянусь вам бородой моею,

                        Что, если вновь с сестрицей Альдой встречусь,

                        Она с Роландом ложе не разделит».[80 - Б. И. Ярхо по поводу этого места замечает: «Фраза построена так, точно отношения между Роландом и Альдой уже хорошо известны слушателям. Почти невозможно предположить, что имя Альды произносится здесь впервые, как нечто только что выдуманное жонглером. Итак, позади „Песни о Роланде“ стояла какая-то традиция, какое-то сказание, существовавшее до возникновения „Песни“. Но какое? Старшие варианты не дают материала для разрешения этого вопроса: „Песнь о предательстве Гвеноаа“ и „Хроника Лже-Турпена“ вовсе не знают Альды; рукописи „Песни о Роланде“ только развивают „смерть Альды“, но умалчивают о праистории» («Песнь о Роланде по Оксфордскому тексту». Перевод со старофранцузского, вступительная статья и примечания Б. И. Ярхо. М. -Л., «Academia» 1934, с. 295.).До сих пор соображения Б. И. Ярхо вызывают наше безоговорочное согласие. Традиция должна была быть, и, со своей стороны, мы ее представляем себе в форме известных «ткацких песен» (девушка и «красавец герой», любящие друг друга) с их задушевностью и деликатным лаконизмом. Но когда Б. И. Ярхо пытается обнаружить (хотя и со всеми возможными оговорками) следы этой традиции в галантном романе Бертрана из Бара на Обе «Жирар Вианский» (конец XII в.), мы отказываемся за ним следовать, считая этот роман типичным новообразованием в духе сентиментально-психологических фантазии позднейшей эпохи (Подробное об образе Альды у Бертрана из Бара на Обе см. там же.). Альда Бертрана – предтеча «прекрасной дамы» не знающей жалости, не имеющая ничего общего с архаической Альдой народной поэзии, как она нам рисуется. Не будем пытаться заглянуть за рамки нам известного, соединяя вещи несоединимые.]

                        Аой!

 

 

 

СXXХ

 

                        Спросил Роланд: «Чем так вы недовольны?»

                        А тот ответил: «Вы всему виною.

                        Быть смелым мало – быть разумным должно,

                        И лучше меру знать, чем сумасбродить.

                        Французов погубила ваша гордость.

                        Мы королю уж не послужим больше.

                        Подай вы зов, поспел бы он на помощь

                        И не избегли б нехристи разгрома,

                        Король Марсилий – плена или гроба.

                        Нам ваша дерзость жизни будет стоить,

                        Теперь вы Карлу больше не помощник.

                        Вовек он не найдет слуги такого.

                        Вы здесь умрете, Франции на горе,

                        И наша дружба кончится сегодня:

                        До вечера мы дух испустим оба».

                        Аой!

 

 

 

СXXXI

 

                        Архиепископ спор услышал их,

                        Златые шпоры в скакуна вонзил,

                        Подъехал и с упреком говорит:

                        «Роланд и Оливье, друзья мои,

                        Пусть вас господь от ссоры сохранит!

                        Никто уже не может нас спасти,

                        Но все-таки должны вы затрубить.

                        Услышит Карл, неверным отомстит,

                        Французы маврам не дадут уйти.

                        Сойдут они со скакунов своих,

                        Увидят нас, изрубленных в куски,

                        Оплачут нашу смерть от всей души,

                        Нас приторочат к мулам на вьюки

                        И прах наш отвезут в монастыри,

                        Чтоб нас не съели свиньи или псы».

                        Роланд в ответ: «Умней не рассудить».

                        Аой!

 

 

 

СXXXII

 

                        Свой Олифан Роланд руками стиснул,

                        Поднес ко рту и затрубил с усильем.

                        Высоки горы, звонок воздух чистый.

                        Протяжный звук разнесся миль на тридцать.

                        Французы слышат, слышит Карл Великий.

                        Он молвит: «Наши с маврами схватились».

                        Но уверяет Ганелон в противном:

                        «Не будь то вы, я речь назвал бы лживой».

                        Аой!

 

 

 

СXXXIII

 

                        В свой Олифан трубит Роланд с трудом.

                        Превозмогает он тоску и боль.

                        Стекает с губ его густая кровь,

                        С натуги лопнул у него висок.

                        Разнесся зов на много миль кругом.

                        Услышали его в ущельях гор

                        И Карл, и все французы, и Немон.

                        «Я слышу Олифан, – сказал король.

                        – А раз Роланд трубит, там грянул бой».

                        «Какой там бой! – ответил Ганелон.

                        – Вы – человек и старый и седой,

                        А, как ребенок, говорите вздор.

                        Все знают, что Роланд ваш – сумасброд.

                        Как только спесь ему прощает бог!

                        Вас не спросясь, он взял когда-то Нопль[81 - Нопль. – Взятие Роландом Нопля (см. ст. 198) было, видимо, предметом особой песни. Подробно описана эта экспедиция как пример дерзкого самоуправства Роланда во франко-итальянской поэме Николая Падуанского «Вступление в Испанию» (XIII в.).].

                        Сразились с ним арабы у ворот.

                        Он изрубил их всех до одного

                        И вымыть луг водой велел потом,

                        Чтоб не узнали вы о битве той.

                        Теперь, наверно, зайца гонит он

                        Иль пэров потешает похвальбой.

                        Помериться с ним не дерзнет никто.

                        Вперед! Зачем задерживать бойцов?

                        До Франции идти им далеко».

                        Аой!

 

 

 

CXXXIV

 

                        Уста покрыты у Роланда кровью,

                        Висок с натуги непомерной лопнул.

                        Трубит он в Олифан с тоской и болью.

                        Карл и французы слушают в тревоге.

                        «Как долог зов!» – король Немону молвит.

                        А тот в ответ: «Беда стряслась с бароном.

                        Я вам клянусь, дерутся там жестоко.

                        Изменник тот, кто задержать вас хочет.

                        Доспех наденьте, клич свой ратный бросьте,

                        Ведите нас племяннику на помощь.

                        Вы слышали, как он о ней вас просит».

 

 

 

CXXXV

 

                        Король велел трубить во все рога.

                        Рать спешилась, в доспехи облеклась.

                        Все при кольчугах, шишаках, мечах,

                        Булатных копьях, расписных щитах.

                        Значок копейный бел, иль желт, иль ал.

                        На скакунов опять садится рать.

                        Бароны шпорят, по ущельям мчат,

                        У каждого одно лишь на устах:

                        «Когда б в живых Роланда нам застать,

                        Узнал бы враг, как мощен наш удар».

                        Увы, на помощь не поспеет Карл.

 

 

 

CXXXVI

 

                        Садится солнце, но горит светло.

                        Блестит в лучах оружие бойцов,

                        Пылает и слепит глаза огон

                        – Так много там сверкает шишаков,

                        Цветных значков и расписных щитов.

                        Мчит император, ярым гневом полн,

                        Французы скачут в горести большой.

                        Скорбят они, сдержать не могут слез,

                        Боятся, что унес Роланда бой.

                        Взять Ганелона приказал король.

                        Велел, чтобы стерег его Бегон,

                        Начальник всех придворных поваров:

                        «Глаз не спускай с него: изменник он.

                        Арабам предан им племянник мой».

                        Отвел на кухню Ганелона тот.

                        До сотни поваров туда сошлось.

                        Рвет каждый графу бороду рукой,

                        Четырежды бьет кулаком в лицо,

                        Злодея лупит палкой иль кнутом.

                        За шею был прикован Ганелон,

                        На цепь посажен, как медведь лесной,

                        На клячу взгроможден и сдан в обоз,

                        Где до суда так и везли его.

                        Аой!

 

 

 

СXXXVII

 

                        Высоки горы, мрачен склон и крут,

                        Ущельями потоки вниз бегут.

                        Со всех сторон несутся звуки труб:

                        Ответ французы Олифану шлют.

                        Мчит император, гневен и угрюм,

                        От горя у баронов рвется грудь,

                        Ручьями слезы по лицу текут.

                        Все молятся всевышнему творцу,

                        Чтоб охранил Роланда он в бою,

                        Пока они на помощь не придут.

                        Увы, молитвой не поможешь тут.

                        Им не поспеть на выручку к нему.

                        Аой!

 

 

 

СXXXVIII

 

                        В великом гневе мчится император,

                        Поверх кольчуги – борода седая[82 - Борода, выпущенная наружу, означала гордый вызов врагу (см. ст. 3122—3124 и 3520).].

                        Коней бароны шпорят, понукают,

                        Рыдают от печали и досады,

                        Что рядом не сражаются с Роландом,

                        Который бой дает испанским маврам;

                        Конец его бойцам, коль графа ранят.

                        Увы, всего их шестьдесят осталось.

                        Но мир не видел воинов, им равных.

                        Аой!

 

 

 

СXXXIX

 

                        Взглянул на склоны мрачные Роланд.

                        Везде французы мертвые лежат.

                        По-рыцарски их всех оплакал граф:

                        «Да упокоит бог, бароны, вас,

                        Да впустит ваши души в светлый рай

                        И даст возлечь вам на святых цветах[83 - Святые цветы (образ, восходящий к античному представлению о «Елисейских полях» или «Элизиуме») – луг блаженных, та часть рая (см. прим. к ст. 1134), пребывание в которой доставляет душам усопших наивысшее блаженство.].

                        Мир доблестней вассалов не видал.

                        Служили вы мне долгие года,

                        Со мною покорили много стран.

                        Вас вырастил, себе на горе, Карл.

                        Французский край, прекрасная страна,

                        Ты тяжкую утрату понесла!

                        Бароны, ваша смерть – моя вина:

                        Ведь я не уберег вас и не спас.

                        Пускай господь за муки вам воздаст.

                        Брат Оливье, я с вами – до конца:

                        Коль не убьют, умру с тоски по вам.

                        Мой побратим, нам снова в бой пора».

 

 

 

СХL

 

                        Опять Роланд по полю боя мчит,

                        Как истинный вассал, мечом разит:

                        Фальдрона из Пюи перерубил

                        И двадцать с лишним нехристей убил,

                        – Никто еще так яростно не мстил.

                        Быстрее, чем олень от псов бежит,

                        Арабы рассыпаются пред ним.

                        «Вот истинный барон! – Турпен кричит.

                        – Быть рыцарю и следует таким.

                        Кто взял оружье и в седле сидит,

                        Тот должен быть и смел, и полон сил.

                        Тот и гроша не стоит, кто труслив.

                        Пускай себе идет в монастыри,

                        Замаливает там грехи других».

                        Роланд в ответ: «Вперед! Смелей руби!»

                        Вновь мавров бить французы принялись,

                        Но падает немало их самих.

 

 

 

СХLI

 

                        Кого в бою не плен, а гибель ждет,

                        Тот даром жизнь свою не отдает.

                        Французы бьются яростнее львов.

                        Вот мчит Марсилий, как лихой барон.

                        Под ним скакун по имени Ганьон[84 - Ганьон – букв.: «рычащий пес».],

                        Он на Бевона[85 - Бевон – неизвестен.] устремил его.

                        Бевон держал, как лен, Дижон и Бон[86 - Дижон – главный город Бургундии.Бон – город в Бургундии.].

                        Мавр щит и бронь пробил ему копьем,

                        Француза вышиб из седла легко.

                        Убиты им Иворий и Ивон[87 - Иворий и Ивон – согласно франко-итальянской поэме «Взятие Пампелуны», сыновья герцога Немона.],

                        Жерар из Руссильона им пронзен.

                        По счастью, был Роланд недалеко.

                        Он молвил: «Да сразит тебя господь!

                        Ты, сарацин, убил моих бойцов,

                        Но без расплаты с поля не уйдешь.

                        Знакомство ты сведешь с моим мечом».

                        Ударил граф, как истинный барон,

                        – Простился с кистью правою король.

                        На Журфалея грянул граф потом,

                        Марсилиеву сыну череп снес.

                        Взывают мавры: «Магомет, наш бог,

                        Отмсти же Карлу за твоих сынов!

                        Злодеев сущих здесь оставил он

                        – Умрут, но не отступят ни за что».

                        Вопит вся рать: «Бежим отсюда прочь!»

                        Ушло арабов с поля тысяч сто,

                        Как ни зови, назад их не вернешь.

                        Аой!